Творчество в деятельности следователей

Творчество в деятельности следователей

Переходя к анализу группы следователей, хотелось бы высказать несколько соображений об «эвристичности» самой профессии, которая со времен Шерлока Холмса привлекает внимание авторов приключенческих романов и историй, воплотилась в коллективном телевизионном образе «знатоков» и «ментов», ставших популярными не только среди молодежи. Что же это за образ? Искусственно сконструированный каскад интеллектуальных трюков? Казалось бы, и экспериментов проводить не надо:

без них ясно, раз следователь — значит, эврист, не меньше и не больше. Однако, как показал эксперимент, эвристичность и высокая интеллектуальная активность — не одно и то же. Есть среди следователей и люди, не обладающие интеллектуальной активностью.

Низкий уровень интеллектуальной активности наблюдался в эксперименте и у некоторых следователей, находившихся на хорошем служебном счету. Этот факт нисколько не противоречит положительной оценке их профессиональной деятельности. В каком-то отношении постоянный содержательный подход к выполняемой деятельности, даже при очевидно повторяющихся ситуациях, в определенном смысле оберегает человека от ошибок в случае появления в одной из таких ситуаций нового элемента. Постоянный содержательный анализ, перепроверка данных не мешают быть хорошим следователем и свидетельствуют о наличии у последнего требуемой для работы тщательности, педантичности, скрупулезности.

Однако это не означает, что поиск и использование эвристических приемов следователем приводят к выхолащиванию содержания мыслительного процесса, отрыву его от предметной базы, снижению достоверности полученных результатов. Мы не противопоставляем добросовестного, скрупулезного, но интеллектуально неактивного следователя, как более «основательного» и «надежного», следователю, стремящемуся к практическим обобщениям, ищущему новые способы и варианты решения задач.

Следователей — эвристического уровня ИА — отличает стремление к активному преобразованию следственной практики, к поискам собственных приемов-эвристик на различных этапах ведения того или иного дела Но проявление индивидуального стиля на эвристическом уровне ИА, так же как и на стимульно-продук-тивном, различно. Остановимся подробнее на отдельных испытуемых этого уровня, выявляя наиболее общее, типичное для их работы как в психологическом эксперименте, так и в профессиональной деятельности.

Испытуемый С.У., например, на протяжении всего первого опыта основного эксперимента добросовестно, от задачи к задаче, прослеживал линии ударов. Что же позволяет включить С. У. в группу эвристов? Затянувшийся период добросовестной работы в первом слое деятельности на тринадцатой задаче сменился активным осмыслением всей ситуации в целом: испытуемый сам начертил себе новую доску и долго размышлял, попросив не ставить ему новых задач. Красноречиво резюме этих размышлений: «Наконец, проработав 3 ч 40 мин, я понял, что здесь есть закономерность». Важно отметить и удивительную настойчивость в работе испытуемого, который, несмотря на трудности и напряжение, Не пожелал прервать эксперимент для перерыва на обед и потребовал продолжить работу, настойчиво прося остаться и экспериментатора.

Наша оценка С. У. в основном коррелирует с его служебной характеристикой, данной руководителем группы в школе повышения квалификации следственных работников: «Толковый, умный, настойчивый. Имеет большой объем знаний, никогда не расплывается мыслью по древу, отвечает точно, конкретно, любит высказаться или сделать все до конца (речь идет о практических оперативных заданиях. — Д. Б.). Следственный стаж небольшой, но за трудолюбие, конкретные успехи переведен в старшие следователи областной прокуратуры».

Еще ярче этот тип следователя вырисовывается в работе другого нашего испытуемого. Ф. О. уверен в своих силах, его следовательские способности общественно признаны. Он возглавляет группу, занимающуюся расследованием нераскрытых преступлений, в том числе приостановленных и прекращенных за недостатком улик. Итак, Ф.О. — сильный, уверенный в себе, целеустремленный практик. При проведении эксперимента это выразилось в стремлении к поиску, в активном отношении к экспериментальной ситуации. Испытуемый сразу поставил перед собой цель — разобраться в системе экспериментальных задач, вскрыть закономерности, лежащие в основе предложенной ситуации. Уже первая обнаруженная им элементарная эвристика вызывает у него чувство удовлетворения, исследовательский «рефлекс»; для испытуемого важно не само решение конкретной задачи, как таковой, а поиск общих для всей системы задач способов действия: «Я не столько ищу конкретное решение, сколько стараюсь разобраться, в чем дело...»

Ф.О. характеризует точность и краткость ответов. Он деловой человек, который раскрывает нечто практически важное и полезное для дела, не растекаясь мыслью по «теоретическому древу»: «...Мне тут уже многое ясно, но правило пока четко не могу сформулировать. Поставьте еще... (имеется в виду предъявление еще одной задачи. — Д. Б.). Пока не пойму, в чем соль, но правило здесь существует и действует. Дайте мне посмотреть все!» Здесь четко выражена характерная для «эвристов» тенденция — их стремление к сопоставлениям и выяснению соответствующих эмпирических закономерностей. И вот, наконец: «Ясно!» Но что же ясно испытуемому, который столь решительно и активно овладевал экспериментальной ситуацией, докапываясь, как в настоящем следствии, до сути дела? Он установил для себя причинные связи между элементами ситуации, необходимые и достаточные для формулирования и практического использования закономерности — эвристики. Необходимо отметить, что его мало интересует теоретическая сторона вопроса, в чем испытуемый откровенно признается в конце эксперимента: «Закономерность существует,

а причина этой закономерности мне неизвестна, просто я над ней не думал... Не задумывался, почему выведенное мною правило имеет место, и желания думать над этим нет. А задачи интересные, хотя и утомляют».

Дополним сказанное выдержкой из производственной характеристики испытуемого Ф.О.: «Умный, логично мыслящий, знающий, эмоционально устойчивый, легко переключается с одной работы на другую, быстро схватывает ситуацию, выделяет рациональное зерно и ставит адекватную задачу, очень настойчив».

Склонность Ф. О. анализировать факты путем их сопоставления и выводить эмпирически полученную закономерность четко прослеживается в его практической деятельности. Рассмотрим это на одном типичном для него примере, взятом из практики его работы, — доследование нераскрытых дел об угоне легковых автомобилей, с которых преступники снимали части, а «раздетые» машины бросали в нескольких километрах от города. В течение месяца таким образом в два приема было угнано три машины. Дела об угоне вел достаточно опытный следователь, который приостановил их за отсутствием улик, которые могли бы навести на след преступников. Ф.О. взялся за разгадку этих дел по собственной инициативе, заинтересовавшись этими «безнадежными» делами после их сопоставления.

Нельзя сказать, что до Ф. О. дела никак не сопоставлялись. Следователь, который вел их с самого начала, искал по сложившейся традиции лишь «общий почерк» преступлений и, не найдя его, стал рассматривать каждый случай в отдельности. Он действовал по усвоенной им манере, а при поиске «общего почерка» натолкнулся на противоречия в «стиле» краж (в одном случае, например, взломали замки и угнали из гаражей «Москвич» и «Запорожец», а в другом — проникли в гараж из соседнего помещения, разобрав кирпичную стенку). Улики — отпечатки пальцев, забытая в машине газета «Сельская жизнь» и пустой мешок — сами по себе ничего не давали, и следователь, как это часто бывает, уповал на то, что преступники попадутся либо при совершении другого преступления, либо при продаже похищенных частей.

Ф. О. начал анализировать эти дела, также сопоставляя «почерк» преступников, но он не ограничился констатацией того общего, что лежало как бы на самой поверхности (угнали машину, сняли части, машину бросили). Объектом краж явно были не машины, а части от них, особенно дефицитные, нужные многим автомобилистам, украсть их могли люди с разной целью (продать или использовать в собственной машине). Ф.О. провел анализ, выстроив систему; стремясь найти общее в составе преступлений, замысле и целях, он стал анализировать их различия и выявил определенную закономерность: с угнанных машин снимались не °Дни и те же дефицитные части, а разные — не обязательно дефицитные. Они, дополняя друг друга, образовывали как бы «комплект» к автомобилю марки «Москвич». Итак, различие краж по их «детальному содержанию» проявилось как определенная система, подтверждавшая, что преступления совершены одними и теми же лицами (сопоставление других фактов позволяло предположить, что действовало в данном случае не менее трех человек). Выявленная закономерность, результаты анализа других фактов (одновременный угон двух машин) позволили следователю построить правильную версию, согласно которой одному из участников группы — владельцу собственной машины «Москвич» — потребовались запчасти для ремонта автомобиля; в «добыче» деталей ему помогали родственники или близкие друзья, по крайней мере один из которых — шофер. Правда, в гипотетический комплект плохо «укладывались» части от «Запорожца». Поэтому пришлось допустить, что одновременный угон «Запорожца» совершен либо с целью спутать «следственные карты», либо для пополнения «комплекта» деталей машины данной марки, принадлежащей другому соучастнику преступления; возможен был и третий вариант: похитители, как говорится, — мастера на все руки и хорошо владеют слесарным инструментом, умением не только взламывать замки, но и подгонять нужные детали. Характер и последовательность действий преступников позволяли говорить о их достаточно высокой технической грамотности. Сопоставляя особенности мест, откуда были угнаны и где были брошены машины, с географией ближайших деревень и промышленных предприятий, следователь предположил, что преступники (в том числе и их родственники) живут в одной из деревень в 15 —20 км от города и работают на металлургическом заводе. Дальнейшей конкретизации версии следователь добился, сопоставив даты и дни совершения краж (понедельник и вторник) с днями отдыха в различных цехах и бригадах на металлургическом заводе, работающем по непрерывному циклу. Установив соответствующую бригаду, следователю оставалось лишь выяснить, кто из ее членов имеет «Москвич», получает газету «Сельская жизнь» и проживает в деревне. Так, через неделю после совершения краж было установлено, что один из рабочих бригады произвел капитальный ремонт своей машины, собрав ее, как говорится, «с миру по нитке». Осмотр его «Москвича», дактилоскопическая и криминалистическая экспертизы, допросы и очные ставки завершили дело, полностью подтвердив исходную версию.

Другим типичным представителем эвристического уровня ИА является следователь П. И. Согласно служебной характеристике, он — один из лучших в Ленинградской области следователей по особо важным делам, который не оставил ни одного преступления нераскрытым, следователь-новатор (один из методов расследования даже получил его имя). Отмечался большой и

неугасающий интерес его к своей профессии, всесторонние способности, находчивость, изобретательность, вместе с тем — это «человек слабый, неволевой, хотя в расследовании дел настойчивый, последовательный».

Таким образом, слабый, неволевой человек «отличается умением ввести новый метод, новый прием при обнаружении доказательств». Важно подчеркнуть и другую деталь: он «не любит и не умеет писать неконкретно, т.е. обобщать, рассуждать абстрактно, писать статьи в научные журналы». Это поразительно совпадало с тем, что мы наблюдали в нашем эксперименте. Он, например, мог сказать: «Я вижу, что так получается, а почему, я не думал об этом и не знаю».

Для широты представления о типологических и «энергетических» рамках данного уровня интеллектуальной активности приведем еще несколько характеристик. Испытуемый К. О. работает вместе и в одном кабинете с Ф.О. — знающий, сообразительный, спокойный, несколько медлительный и малоразговорчивый; больше любит следственную аналитическую работу, меньше — допросы и другую работу с людьми. Но «медлительность» и внешняя пассивность отнюдь не означают, что это человек с низким уровнем развития интеллектуальной активности. При решении первой задачи основного опыта он сознательно соотносит решение ее с деятельностью в обучающем эксперименте и преобразует способ по типу обратной задачи. Однако в целом он действует как эмпирик: «Если есть варианты задач, уточняющие что-то еще, то давайте, я не устал, да и интересно. Я люблю головоломки подобного рода», — говорит он.

Решение задач для него (как и для Ф.О., П. И. и др.) — источник дополнительной информации, необходимой для улучшения способа их решения: вариативность задач — самостоятельный эмпирический факт, позволяющий обнаружить некоторые практически важные особенности выполняемой деятельности. Таким образом, наличие эвристического уровня ИА не зависит от тою, сильный у испытуемого тип нервной системы или слабый, энергичен ли он, подвижен и уверен в себе или склонен сомневаться и избегать работы с людьми.

Подведем итог и выделим главное, что характеризует работу испытуемых — следователей с эвристическим уровнем ИА. Сопоставляя задачи, испытуемые обнаруживают повторяющееся из ситуации в ситуацию общее в решениях. Испытуемый теперь использует эту простую закономерность при предъявлении задач, решая их «своим», более остроумным способом. Стремление понять, в чем дело, в чем соль, теперь удовлетворено: он сам нашел более красивый способ решения задачи. Кажется, что дальнейшая познавательная деятельность к делу уже не относится. На прямой вопрос экспериментатора испытуемый дает типичный для данной группы ответ: «Над причинами я не думал». Обычно испытуемый этой группы, который только что восклицал: «Как просто и интересно!», вслед за этим может заявить: «Я вижу, что так получается, а почему, не думал и не знаю».

Креативный уровень ИА в группе следователей представлен наименьшим числом испытуемых (5 человек из 50), что в общем совпадает с результатами, полученными по другим профессиональным группам. Это совпадение принципиально важно отметить, поскольку существовало вообще сомнение в возможности выделения с помощью методики «Креативное поле» людей с высшим уровнем интеллектуальной активности в такой профессиональной группе, которая, как мы предполагали, должна испытывать большое деформирующее влияние профессиональной деятельности. Однако, несмотря на специфику следственной работы, исключающую теоретизирование и требующую каждый раз достижения быстрых и конкретных результатов, среди следователей удается выделить испытуемых с высшим уровнем интеллектуальной активности.

Так, лучший испытуемый креативного уровня в нашем эксперименте начал именно с теоретического осмысления новой для него деятельности и дальше стал уверенно применять найденные закономерности при решении задач. Стоит специально подчеркнуть это обстоятельство, чтобы у читателей не создалось впечатление, будто креативный уровень ИА свойствен обязательно людям, ушедшим с головой в теорию и оторвавшимся от практики. Важно другое — уже при проведении обучающего эксперимента И. В. проявляет стремление к теоретическому осмыслению экспериментального материала и выражает сожаление, что учебные задачи заставляют его действовать практически: для него было достаточным решить две задачи, чтобы он смог не только сформулировать эвристики, но и углубиться в теоретические рассуждения, задаться вопросом: «Почему так получается?». На следующий день И.В. сам требует «поиграть с экспериментальными фигурами», так как ему надо уточнить свои теоретические предположения. Он явно получает удовлетворение от возможности проверить правильность своих предположений на практике. Проявив устойчивую тенденцию к построению теории, он дает доказательство найденным приемам.

И. В. — молодой военный следователь. Ведя практическую работу, он продолжает заниматься вопросами теории государства и права. В институте он писал по этой тематике дипломную работу, теперь готовится по этой же специальности к поступлению в аспирантуру. Учебно-производственная характеристика И. В. (он был направлен на специальные курсы переподютовки) такова: «Один из лучших слушателей, любит теоретические вопросы, умеет увидеть проблему, всегда стремится понять причины явления, слывет "теоретиком"».

Однако специфика повседневной мыслительной деятельности следователя накладывает отпечаток на характер и формы проявления креативного уровня ИА. В этом отношении весьма показателен испытуемый Л.Ю., следователь по особо важным делам с 24-летним стажем работы, отличающийся, согласно производственной характеристике, творческим подходом к расследованию преступлений, инициативой, «необыкновенным умением увидеть И построить множество версий при наличии небольшого объема информации». Он по праву считается коллегами аналитиком, человеком, глубоко вникающим в суть дела.

В эксперименте им проявлена потребность в теоретическом осмыслении новой деятельности, но эмпирический стиль мышления, сформировавшийся за многолетнюю следственную практику, довлеет над этой потребностью, лимитирует ее: «Закономерность простая, но теоретического обоснования увиденной закономерности я пока дать не могу, хотя все время думаю прежде всего над этим... Увлекся я, хотя дело это — абстрактное и непривычное, но раз надо — значит надо... Дело здесь в правиле квадрата — по диагонали и по сторонам... Надо подумать. Здесь получились красивые треугольники, они равносторонние вроде бы: видимо, дело в геометрии, в каких-то теоремах, а я их забыл».

Однако как бы ни была абстрактна новая деятельность, она воплощена в каком-то материале, к которому человек не безразличен. Поэтому естественно возникает вопрос: а не сказывается ли интерес к деятельности или, наоборот, его отсутствие непосредственно на активности испытуемого в эксперименте, на стиле его работы. Л. Ю. в процессе работы по нашей методике как бы соединял в себе все негативные моменты, которые могли мешать ему в проявлении инициативы при анализе условий новой деятельности: 1) он далек от точных наук и не любит их («Я эту область забыл»); 2) он профессионально доминантен. У этого «умного, очень простого, доброго, исключительно культурного, постоянно стремящегося к истине» человека одна цель — борьба с преступностью. Судьба и жизнь многих людей зависят от успешности его работы. И так многие годы. Там, где бессильны опыт и УМ других, приходит на помощь он. Л. Ю. любит свое дело, осознает его важность, ценит каждую секунду своего времени. Обо всем этом было известно из центральных газет, что, говоря откровенно, и привлекло внимание к Л. Ю. Как он проявит себя в нашем «игрушечном» эксперименте и примет ли в нем участие вообще? Можно было ожидать, что Л. Ю. откажется участвовать в проводимом эксперименте, прежде всего, из-за нехватки времени, но трудно было предвидеть, что такое предложение вызовет его гнев. Тем более важно было уяснить, как именно такой человек проявит себя в эксперименте, и началась медленная «осада» Л. Ю. Через Несколько дней после отказа все же удалось провести с ним обучающий опыт и заинтересовать его экспериментом: «Увлекся я, хотя дело абстрактное и непривычное... Затянула меня эта игра, а вначале я совсем не хотел работать; уговорили, усилие пришлось сделать, но она заманивает, затягивает». Вскоре после окончания эксперимента мы узнали, что Л. Ю. награжден за свои заслуги в области охраны правопорядка орденом.

Эксперимент показал, что испытуемые креативного уровня есть и среди следователей. Заметим, кстати, что из пяти выявленных следователей креативного уровня ИА трое являются авторами серьезных теоретических исследований в своей области.

Коэффициент ранговой корреляции между уровнем интеллектуальной активности и уровнем профессиональной творческой успешности оказался в данной профессиональной группе самым высоким: при уровне значимости р — 0,01 г = 0,90.